Глава тридцать первая

Глава тридцать первая

Страх смерти был эволюционной необходимостью в прошлом

Большинство людей чувствуют полную беспомощность, смирение и страх, когда думают о неизбежности смерти. Подобная покорность и безграмотность людей в отношении столь важного в человеческой жизни вопроса просто ужасает.

Сегодня есть множество практических методов, позволяющих управлять процессом умирания. В пассивной безропотности, с какой человек принимает смерть, и в отсутствии информации о методах управления собственным умиранием заключается, пожалуй, главная и непоправимая ошибка человечества.

Долгие тысячелетия страх смерти вызывал у человека неуверенность в себе и увеличивал его зависимость от власти. Правда, за отдельными представителями семейного или расового генофонда оставлялось право гордиться перед смертью своими жизненными успехами. И только. К примеру, около 1600 года, в эпоху расцвета феодального общества, китайский философ Ли Чжи написал эссе, в котором перечислил “пять способов умереть:

1) смерть в результате соответствующей причины;

2) смерть в сражении;

3) смерть мученика;

4) смерть из-за отсутствия интереса к жизни;

5) преждевременная смерть.

Власти декларировали, в чем заключается цель и смысл “праведной” жизни: в подчинении властям. Если ты как индивидуальность посвятил жизнь служению генофонду, то, по логике вещей, смерть – это последний, заключительный ее этап, когда ты окончательно приносить в жертву твою индивидуальность.

Но гуманисту, который убежден в священной роли индивидуальности, такие традиционные перспективы вовсе не кажутся утешительными. Давайте говорить честно. Как можно гордиться прошлыми достижениями, высоко держать голову в настоящем или с энтузиазмом стремиться в будущее, когда знаешь, что где-то за углом тебя терпеливо поджидает неумолимая Смерть с косой?

Какая же “PR-овская” работа проделана человечеством, чтобы слова, связанные с понятием смерти, вызывали такой же дикий страх, как фильмы ужаса, показываемые в лучшее эфирное время! Могила. Омертвение. Вымирание. Распад. Разложение. Некролог. Аминь.

Обратите внимание, насколько хорошо продумана фразеология смерти. Что такое “умереть”? Это испустить дух, провалиться в преисподнюю, быть повергнутым в прах, протянуть ноги, дать дуба, загнуться, сыграть в ящик, кануть в вечность, окочуриться. Стать пеплом, покойником, трупом, пищей для червей. Какое жалкое окончание ИГРЫ ЖИЗНИ!

В прошлом у высшей власти (тех, кто осуществлял социальное управление различными генофондами) был рефлекторный долг: заставлять людей ощущать слабость, беспомощность и зависимость перед лицом смерти. Выживание народа (коллектива) обеспечивалось за счет принесения в жертву его представителей.

За послушание и подчинение человек вознаграждался. За преданное служение генофонду ему обещалось бессмертие в загробном центре, известном в разных культурах под названиями рая, небес или царства божьего. Чтобы поддерживать в людях лояльность, властям приходилось контролировать “рефлексы умирания” и организовывать пусковые механизмы-стимулы, которые активизируют в мозге “контуры смерти”. Это осуществлялось в ходе ритуалов, импринтировавших зависимость и покорное подчинение судьбе.

Возможно, мы лучше поймем механизм импринтирования, если рассмотрим другой набор “ритуалов”, при помощи которых человеческие ульи управляют рефлексами зачатия и воспроизводства. Я имею в виду ритуалы плодородия (а точнее, оплодотворения). Надеюсь, вы не будете шокированы?

Механизмы контроля, навязанного общественным аппаратом, в обоих случаях одинаковы. Давайте посмотрим на “систему” снаружи, взглядом стороннего наблюдателя, чтобы отчетливо увидеть все то, что, как правило, остается невидимым, поскольку глубоко укоренилось в наших представлениях.

Каждый генофонд навязывает своему подрастающему поколению мораль, правила, табу, этические предписания, с помощью которых руководит самой важной ситуацией – ситуацией встречи сперматозоида с яйцеклеткой. Индивидуальное управление генетическим механизмом сексуального возбуждения всегда угрожает улейному скрещиванию. В первобытнообщинном и феодальном обществах все ритуалы оплодотворения (“брачные танцы”, свидания, ухаживания, контрацепция, аборты) до крайности упрощены. Персональное новаторство сурово осуждается и подвергается остракизму. В обществах индустриальной демократии степень сексуальной свободы слегка возрастает, но в тоталитарных государствах вроде Китая или Ирана суровая пуританская мораль жестко контролирует рефлексы спаривания. Во времена правления китайского диктатора Мао “любовные романы” были запрещены, потому что из-за них уменьшалась степень фанатичной преданности государству. Если молодые люди будут самостоятельно решать, с кем и когда им заниматься любовью (“спариваться”), то оплодотворение с большей степенью вероятности произойдет вне улья, а там, чего гляди, эти юнцы решат сами управлять своей жизнью и, что еще страшнее, не захотят воспитывать в своих потомках слепую преданность генофонду.

“Рефлексы умирания” поддерживаются намного более строгими ритуалами социального импринтирования. “Подогревание” страха смерти, которое осуществлял улей, считалось само собой разумеющимся во всех докибсрнетических культурах.

Поскольку индивидуальная жизнь была короткой, жестокой и бесцельной, знания и умения отдельно взятого человека вряд ли имели какое-то значение. Мир изменялся настолько медленно, что знание могло сохраняться только в культуре генофонда. При отсутствии технологий персонального информационного обмена отдельный человек ничего не значил в культуре генофонда. Преданность коллективу считалась добродетелью. К творчеству и индивидуализации относились как к извращению, странности, безумию мутантов. Только деревенские идиоты могли позволить себе независимое поведение и хаотичное несанкционированное мышление.

В феодальную и индустриальную эпохи власти мотивировали и контролировали людей, умело манипулируя страхом смерти. Сегодня политики защищают общественный порядок, используя армию, полицию и смертную казнь. Организованная религия сохраняет свою власть и богатство, насаждая и культивируя страх смерти. И папа Римский, и мулла, и протестанты-фундаменталисты хорошо понимают, что ни в косм случае нельзя допустить, чтобы люди самостоятельно овладели и научились управлять собственным процессом умирания. Запрещается даже думать о существовании кибернетического постбиологического разума и возможности индивидуального пилотирования бессмертием.

Нас систематически программируют, как нужно умирать. Вольницы укомплектованы духовниками – главами религиозных орденов, священниками или раввинами, – готовыми в любую минуту выполнить “последний обряд”. В каждом военном подразделении есть свой священник, который выполнит таинство соборования над умирающим воином. Ужасная катастрофа? Зовите священника!

В индустриальном обществе любое событие становится элементом крупного бизнеса. В процессе умирания задействованы медицинское страховое общество, система бесплатной медицинской помощи, фонды по оказанию помощи роженицам, финансовое управление службы здравоохранения, палаты для неизлечимо больных людей. Кладбища. Погребальные ритуалы. Монополия религии на умирание и смерть людей действует даже более эффективно, чем монополия на их жизнь.

Для отцов церкви нестерпима сама мысль о том, что человек может иметь возможность сделать индивидуальный выбор в вопросах контрацепции, “пробирочного” зачатия, беременности и абортов. Все, что имеет отношение к экспериментам с бессмертием, ортодоксальные пастыри предают анафеме, будь то самоубийство, право добровольно умереть, эвтаназия, продление жизни, внетелесный опыт, оккультный опыт, астральные путешествия, выход из летаргического сна или комы, встречи с инопланетянами, криогенные исследования, создание банков спермы, яйцеклеток и ДНК, а также технология создания искусственного интеллекта.

Почему? Потому что если паства не боится смерти, то религия и политика теряют смысл. Власть генофонда оказывается под угрозой. А когда контроль над генофондом ослабевает, обычно появляются опасные генетические новшества и мутационные видения.