Взаимодействие терапевта и пациента

Взаимодействие терапевта и пациента

Когда мы были маленькими, даже наказания носили позитивный характер. В Америке очень распространено наказание, когда ребенку запрещают выходить из комнаты, смотреть телевизор и т.п. В нашей же семье наказания всегда имели характер поручений: мы пропалывали грядки в розарии или как-то помогали по дому. И примерно к середине эта работа начинала нравиться: грядки становились такими чистыми и аккуратными. А когда «наказание» заканчивалось, папа выходил и комментировал то, как сделана работа: «Вот здесь надо еще немножко подчистить, а вот здесь уже все аккуратно и розам будет легко дышать». И в процессе наказания всегда было достаточно времени, чтобы обдумать свое поведение, а результатом можно было гордиться. Я всегда говорю своим пациентам: «Не наказывайте своих детей, отбирая у них что-то, старайтесь лишь добавлять». Наши родители использовали и другие формы наказания: мы переписывали страницы из словаря, учили стихотворения наизусть. Конечно, наказание оставалось наказанием, но вся атмосфера выполнения этих заданий была позитивной. Мы всегда выносили что-то полезное для себя из происшедшего. Эриксон никогда не заставлял нас сделать что-то, он просто удивлялся: «Неужели ты этого еще не сделала?» Он мог разбудить нас посреди ночи, чтобы обсудить, как это получилось, что такое важное поручение еще не выполнено. «Как, ты действительно забыла выбросить мусор?» Я говорила: «О, папа, я сейчас сделаю». А он: «Нет, погоди, это было слишком трудное задание?» Уверяю вас, это не настолько приятная тема, чтобы обсуждать ее в два часа ночи. В результате мы становились самостоятельнее, надежнее, и у нас не было горькой обиды, сопутствующей обычным наказаниям.

Огромная часть эриксоновской терапии может рассматриваться с этой же точки зрения. Терапевт добивался от пациента выполнения необходимых заданий, но так, чтобы у последнего не возникало тяжелого и неприятного ощущения управляющего им «тяжелого кулака».

Иногда про Эриксона говорят, что он прославился своими «двойными связками», смысл которых состоит в том, что любое твое решение и поступок позитивны по отношению к тебе. Приведу два примера. Первый пример наиболее ярко описывает «двойные связки», а второй представляет наиболее типичный вариант работы Эриксона.

Однажды я гостила у брата. И вот рано утром, когда я спала, в гостиной стали играть дети – много маленьких детей пяти, шести, семи лет. И одна маленькая девочка упала, ушибла коленку и расплакалась. Я подумала, что, наверное, придется вставать, но решила немного подождать. В это время я услышала, как восьмилетний ребенок сказал: «Кому больно, кто ушибся, переходите в тот угол гостиной и вам станет не больно». Это великолепный пример закрытой связки. Человеческое общение устроено таким образом, что если мы исполняем половину какого-либо условия, то автоматически соглашаемся на выполнение второй половины. Конечно, девочка могла отказаться переходить в тот угол гостиной, сказать, что ей это не поможет. Но это в каком-то смысле противоречит правилам человеческого общения.

Второй пример описан в литературе. В эриксоновской терапии вы начинаете с наиболее простой проблемы и постепенно забираетесь в глубину. Вы идете все глубже и глубже, встречая наиболее скрытые причины. Папа часто сравнивал терапию с вылупляющимся цыпленком. Сначала он делает в скорлупе первую маленькую трещинку своим клювиком, потом еще и еще, потом открывается скорлупа и цыпленок выходит. Никогда нельзя узнать, на каком клевке распадется скорлупа. И каждый фермер знает, что если переусердствовать, помогая цыпленку избавляться от скорлупы, он может умереть. Поэтому терапевт должен позволить пациенту в максимальной степени оставаться независимым.

Однажды к папе привели девочку 14-15 лет. Как часто бывает с подростками, она почему-то решила, что ее ступни невероятно огромные и уродливой формы. Она закрывалась в комнате и отказывалась выйти, потому что все увидят ее уродливые ноги. Неизвестно, с чем ассоциировались у девочки ее ноги – с физическим развитием, которое ее в это время пугало, с тем, что она взрослеет и скоро придется оставить родительский дом или, например, с будущим материнством. На поверхности был страх: «Ноги уродливые, меня никто никогда не полюбит, умру старой девой». Можно было работать разными способами. Эриксон начал сверху. Он заставил ее с самого начала принять о себе некоторую положительную информацию. Он «случайно» сильно наступил ей на ногу. Выглядело это так. Сидит эта девушка со своими уродливыми ногами, «на которой никто не женится». Отец проходит и наступает ей на ногу. Она в испуге и удивлении отпрянула к спинке стула и ждет, что будет дальше, по крайней мере, рассчитывая на извинения. Состояние ожидания у пациента всегда наилучшее для небольшой интервенции. Отец, посмотрев ей в глаза, сказал: «Если ты дорастишь свои ступни до такого размера, что мужчина их заметит, он никогда на них не наступит». У нее был два выхода: принять к сведению высказанное мужчиной мнение о том, что ноги у нее небольшие, или сказать: «Вы мне на ногу наступили!». Но по правилам человеческого общения мы обычно этого не делаем. А хорошо воспитанная молоденькая девушка никогда не скажет пожилому джентльмену с палочкой: «Эй, вы, смотрите, куда идете!» Так что остался единственный путь. И на этом ее терапия была завершена.

Иногда люди спрашивают, сколько времени занимает терапия. Эриксон в ответ на это, как всегда, рассказывал историю. Во времена его молодости в их городе жил парень по имени Джо, который постоянно попадал в исправительные заведения и, не успев выйти из тюрьмы, снова совершал что-то такое, за что оказывался под судом и затем в тюрьме. Все были уверены, что в тюрьме он и закончит свою жизнь. Однажды он спросил очень красивую девушку, пойдет ли она с ним на танцы. Она ответила: «Да, если ты джентльмен!» Он сказал: «Я буду джентльменом!» И стал им. И это была единственная терапевтическая помощь, оказанная Джо.