Теория из первоисточника. Из книги «Детство и общество»

Теория из первоисточника. Из книги «Детство и общество»

В этом отрывке Эриксон демонстрирует свой талант психоаналитика и дает пример из реальной жизни маленького мальчика, переживающего кризис ролевой идентификации.

Во время недавней войны в жизни моего соседа, пятилетнего мальчика, произошли перемены. Из «маменькиного сынка» он превратился в жестокого, упрямого, непослушного ребенка. Стали проявляться тревожные симптомы, в частности у него возникло стремление разводить костры.

Родители ребенка накануне войны решили развестись. Мать и сын переехали жить к двоюродным сестрам матери. Когда началась война, отец мальчика ушел служить в авиацию. Кузины матери неуважительно отзывались об отце и культивировали в мальчике ребяческое поведение. Таким образом, мальчик идентифицировал себя скорее как «мамин сын», чем как сын своего отца.

Отец, однако, успешно воевал на фронте и фактически стал героем. Когда отец приехал с фронта в свой первый отпуск, мальчик увидел, что мужчина, которому, как ему говорили, не стоило подражать и который не был его потенциальным соперником, оказался в центре внимания соседей. Мать объявила о том, что передумала разводиться. Отец вновь ушел на фронт и вскоре погиб в Германии.

После отъезда и смерти отца страстно привязанный к матери и зависимый мальчик стал выказывать симптомы деструктивности и неповиновения, крайняя степень которых выразилась в разведении костров. Однажды он сам дал ключ к разгадке своего поведения. Когда мать била его, мальчик возмущенно показал пальцем на кучку дров, сложенных им для костра, и закричал (правда, выражался он более по-детски): «Если б это был немецкий город, ты бы меня полюбила». Таким образом он показывал, что, поджигая костры, воображал себя пилотом бомбардировщика, таким, как его отец, рассказавший о своих подвигах. Мы можем только строить догадки насчет природы нервного расстройства мальчика. Однако я полагаю, что перед нами идентификация сына со своим отцом, возникшая в результате внезапно обострившегося конфликта в конце эдипова возраста. Отец, поначалу успешно смещенный «хорошим» маленьким мальчиком, стал вдруг заново ожившим идеалом, конкретной угрозой и соперником в любви к матери. Так, образ отца существенно снизил женственные идентификации мальчика. Для того чтобы спасти себя от сексуальной и социальной дезориентации, мальчику пришлось как можно быстрее перегруппировать свои идентификации; хотя и в этом случае конфликт сохраняется, поскольку его основного соперника убивает враг, — этот факт усиливает вину, вносит еще больше путаницы в чувства мальчика и подавляет его собственную мужскую инициативу, не готовую к новым условиям.

У ребенка много возможностей для того, чтобы пробовать и идентифицировать себя с привычками, характером, родом занятий и мыслями реальных людей или вымышленных персонажей обоих полов. Определенные переломные моменты в жизни вынуждают мальчика сделать радикальный выбор. Однако историческая эпоха, в которую он живет, предлагает лишь ограниченное число социально значимых моделей, годящихся для того, чтобы использовать их в комбинации фрагментов идентификации. Польза таких моделей зависит от того, насколько они совпадают с требованиями организма в целом и как их может использовать и синтезировать эго.

Роль летчика-бомбардировщика для моего маленького соседа могла предполагать соединение различных элементов его расцветающей идентичности. В нее входили его бойкий и живой темперамент, стадия созревания (фаллически-уретрально-двигательная), социальная стадия (эдипова) и социальное положение; его способности (мышечные и механические), отцовский темперамент прославленного солдата, неуспешного в обычной жизни, — прототип современного агрессивного героя. Когда подобный синтез протекает успешно, сочетание конституциональных реакций, реакций темперамента и приобретенных реакций выливается в бурное развитие личности и неожиданное достижение в какой-либо сфере. В том случае, если подобный синтез невозможен, рождается жестокий конфликт, часто выражающийся в непослушании и мелких проступках. Как только ребенок чувствует, что окружающий мир пытается слишком решительно лишить его всех форм самовыражения, позволяющих ему развивать и интегрировать следующую ступень его идентичности, он начинает защищаться с поразительной силой животного, вынужденного спасать свою жизнь. И действительно, в социальных джунглях человеческой жизни нельзя осознать свое существование без чувства идентичности эго. Утрата идентичности может вести к убийству.

Я бы не осмелился спекулировать конфликтами маленького «летчика-бомбардировщика», если бы не увидел решения проблемы в соответствии с нашей интерпретацией. Позже, когда самые худшие побуждения мальчика перестали проявляться, его видели несущимся по склону холма на велосипеде, испуганного и все-таки рискующего и ловко объезжающего других детей. Дети визжали, смеялись и в какой-то мере даже восхищались им. Наблюдая за ним, слушая невероятный шум и суматоху, которую он производил своим появлением, я не мог удержаться от мысли, что он снова воображал себя пилотом самолета, отправившегося на боевое задание. В то же время, играя, он мастерски овладел ездой на велосипеде. Упражняясь в воображаемых воздушных атаках, он стал изумительным, виртуозным велосипедистом.

Пример нашего маленького сына летчика отражает общее явление. Психосоциальная идентичность развивается из постепенной интеграции всех идентификаций. Но это новое целое качественно отличается от суммы его частей. При благоприятных обстоятельствах у детей рано начинает формироваться ядро собственной идентичности. Зачастую они вынуждены защищать ее от вынужденной сверхидентификации с одним или обоими родителями. Эти процессы у пациентов плохо поддаются изучению, так как невротическая самость быстро становится жертвой сверхидентификаций, изолирующих юного человека от собственной зреющей идентичности и от окружения (Erikson, 1963, р. 238–241).