7. КАК УСТРОЕНА КАТЕГОРИЯ?

7. КАК УСТРОЕНА КАТЕГОРИЯ?

Известно, что категория как базовое понятие научного знания восходит к началам науки как таковой. Категориями и классами как абстрактными конструкциями и инструментами познания постоянно занимались философы, математики, естествоиспытатели и историки науки — каждый в своем ключе.

Со времен Аристотеля ученые строили иерархические системы категорий с целью упорядочения знаний об объектах. Как научное понятие, категория (иногда в качестве синонима употребляется слово класс) принадлежит логике.

Высказывания о категориях обычно содержат утверждения двух видов: а) утверждения о том, что некий объект либо является членом данной категории, либо им не является, например: винтовка относится к категории "оружие" (такое отношение называется отношением включения), а детская рогатка — нет;

б) утверждения об отношениях типа "выше–ниже", как, например, в ботанических, зоологических или минералогических классификациях, где уточняется место данной категории в иерархии прочих.

Впрочем, артефакты, т. е. предметы, сделанные руками человека, тоже часто можно упорядочить по принципу "выше–ниже", ср., например, франц. chaise (стул) — siege (любая мебель для сидения) — meuble (мебель).

В середине 70–х гг. XX в. американская исследовательница Э. Рош привлекла внимание психологов и лингвистов к отношениям между членами, принадлежащими одной категории. Имелась в виду не возможность разбиения категории на подклассы с отношениями "выше–ниже", а наличие некоей структуры в пределах одной и той же категории. Так, обсуждалось, можно ли говорить, что все члены категории "птицы" входят в нее "на равных правах" — ясно ведь, что пингвин — птица, которая тем не менее не летает, это довольно–таки своеобразная птица по сравнению с "типичными" птицами — воробьем или синицей.

Рош ввела понятие прототипа категории. В ее построениях прототип — это такой член категории, который в некотором смысле максимально полно воплощает характерные для данной категории свойства и особенности. Почти все птицы летают, страус и пингвин — исключения, они не типичные птицы, и потому они находятся на периферии этой категории.

Кит — млекопитающее, но очень уж нетипичное. И так далее.

Очевидно, что подобная постановка проблемы не вписывается в привычные для нас со времен Аристотеля представления о классификационных схемах, где заданы только отношения включения (принадлежности к…) в категорию (класс) и отношения "выше–ниже".

Между тем предположение Рош о том, что категории как мыслительные реалии имеют некую внутреннюю структуру, отражающую реалии объективного мира, получило огромный отклик. И не случайно.

В самом деле. Мы ведь понимаем, что в нашей культуре овощами считаются прежде всего капуста, морковь, огурцы и помидоры, а вовсе не картофель, хотя картофель и морковь — в равной мере корнеплоды. Когда нам советуют есть побольше фруктов, то до недавнего времени речь могла идти только о яблоках и, в лучшем случае, об апельсинах, потому что сливы и груши появлялись только в короткий сезон, а бананы и уж тем более киви были абсолютной экзотикой. Однако, с точки зрения любой разумной категоризации бананы и киви считаются фруктами, и это не должно, казалось бы, зависеть от того, продаются ли они в нашем городе и входят ли в наш рацион.

Таким образом, идея "неравноправности" членов одной и той же категории отнюдь не была лишена содержательности.

Стремление Рош осмыслить особый вид или виды отношений между объектами, принадлежащими одной и той же категории, будет понятно, если вспомнить о материале, с которым Рош работала с самого начала (именно ранние ее работы и были наиболее удачными). Это были цветообразцы, организованные в стандартную Манселловскую таблицу, и слова–цветообозначения.

Манселловские таблицы существуют в разных вариантах — более и менее подробных. Это таблицы определенным образом стандартизованных колерных образцов, т. е. небольших раскрашенных прямоугольников, цвет которых однозначно задан значением трех параметров — тоном (длинами отражаемых волн), яркостью (количеством отражаемого света) и насыщенностью (это особым образом измеряемая степень отличия цвета от белого).

Действительно, рассматривая любую Манселловскую таблицу, можно установить на множестве оттенков желтого, зеленого, синего и т. п. цветов некоторые вполне содержательные отношения иного вида, нежели отношения "выше–ниже". Так, применительно к Манселловской таблице цветобразцов естественно указать на "типичного представителя" зеленых (желтых, синих и т. п.) и "менее типичного". Это многократно делали и до Рош. (Сведения о Манселловских таблицах, обзорные данные и исследования "типичности" цвета и оттенка см. в кн.: (Фрумкина, 1984).)

Примерно то же относится и к словам–цветообозначениям: изумрудный или салатовый не находятся в отношении "ниже" к зеленому, поскольку отношение "быть оттенком" отнюдь не синонимично отношению "быть подклассом".

Так в экспериментах Рош возник интерес к отношениям, которые можно описать словами "Х- это один из Y"; "Х- это такой Y"; "X — это тоже Y"; "X — это типичный Y"; "X — это скорее Y, чем Z", где Y- это имя категории, а X " — член этой категории.

Вернитесь к разделу, где обсуждается семантика цветообозначений в главе "Психолингвистика и семантика". Перечитайте примеры самоотчетов испытуемых, рассуждающих о цветах и оттенках.

Пока речь шла о цветообразцах и о цветообозначениях, в логике Рош все выглядело естественно. В приведенные выше контексты вместо слова X можно подставить имя какого–нибудь цветообозначения из тех, что в обиходе называется "оттенками" (ср. англ, shade, tint), а вместо Y — то, что ближе к представлению о собственно "цвете". Например: лазурный — это такой синий; палевый — это скорее желтый, чем розовый и т. д. Ведь цвета, как мы их воспринимаем, как бы перетекают друг в друга.

Сложности возникли, когда Рош попыталась перенести эти свои выводы на совсем иначе устроенные объекты, применительно к которым многие ее утверждения выглядели уже весьма натянуто. Например, можно сказать: берет — это такой головной убор; насморк — это тоже болезнь. И хотя фразы вида "Перелом — это скорее/в большей мере травма, чем царапина" или же "Воробей — это более типичная птица, чем страус" звучат не слишком естественно, смысл этих фраз остается понятен.

Так или иначе в работах Рош категорию предлагалось рассматривать как особую структуру, где есть центр и периферия. Центр — это типичные представители данной категории, а чем дальше от центра, тем меньше типичность. По существу, пафос Рош и ее последователей состоял именно в описании культурно–дефинированных психологических структур, в соответствии с которыми в одной культуре, говоря о фруктах, имеют в виду прежде всего яблоко или грушу, а в другой — апельсин или банан.

Кстати говоря, это ярко проявляется в ассоциативных экспериментах. В русской культуре на слово–стимул фрукт обычно отвечают яблоко, а на слово–стимул птица — воробей, тогда как в США в аналогичной ситуации вспоминаются соответственно апельсин и малиновка. Но об ассоциациях я расскажу отдельно.